Женевьева не смогла больше сдерживаться и повернулась к нему.

– Ты – сын волчицы! Ты прошлой ночью ел кролика, в то время как я голодала! Ты позволил себе ждать до утра, когда я была перепугана до смерти! Ты…

– Возможно это пошло вам на пользу, миледи!

– Бастард! – продолжала Женевьева, но он, кажется, не заметил этого, а продолжал есть рыбу, облизывая пальцы.

– Хочешь есть? – спросил Тристан, делая паузу, чтобы перевести дыхание.

– Нет!

– Прекрасно, а то я было подумал, что одной рыбы мне не хватит.

– Вот как! А я-то удивлялась, почему это ты до сих пор не уморил меня голодом!

– И я тоже.

– Ты просто ненавидишь меня!

– А ты весьма наблюдательна, – огрызнулся Тристан, но затем он прекратил свою трапезу и посмотрел на Женевьеву долгим взглядом. – На самом же деле, миледи, я не знаю, что чувствую в данный момент, но факты говорят сами за себя. Ты принадлежишь мне до тех пор, пока я не решу иначе.

Что-то в его голосе вселило в нее надежду. Женевьева встала, подошла к нему, опустилась на колени и заглянула в его глаза.

– Тристан, ты же можешь отпустить меня! Этот монастырь сразу за холмом, совсем рядом… Ну, пожалуйста, пожалуйста! Милорд, я ничего не взяла с собой, кроме той одежды, что на мне…

– И кинжала.

– Ничего! Я даже не прикоснулась к драгоценностям, я не…

– Я думаю и осмелюсь сказать, что у тебя просто не было времени, чтобы подумать о них, – мягко сказал Тристан, глядя ей в глаза.

– Какое это имеет значение? – взмолилась Женевьева, – Тристан, я не взяла с собой ничего ценного, я…

И тут он прикоснулся к ней. Протянув руку, он пальцами тронул ее за подбородок, положив большой палец на ее губы и тем самым прерывая ее речь.

– Но видишь ли в чем дело, для меня… – он приподнял другой рукой тяжелую массу ее волос, – для меня вот это – дороже любого сокровища, Женевьева.

Тристан убрал руки, как будто эти слова вырвались у него невольно, и посмотрел на тарелку.

– Прости меня, Женевьева, я действительно окончательно понял, что ты для меня представляешь слишком большую ценность, – он снова посмотрел на нее, и она поразилась происшедшей в нем перемене. Его глаза опять потемнели, они переменили свой цвет вместе с его настроением.

Тристан поставил свою тарелку и нетерпеливым движением руки отстранил от себя Женевьеву. Он покопался в своем кожаном мешке и извлек на свет еще одну оловянную тарелку, быстро наложил в нее рыбу, хлеб и сыр и протянул Женевьеве.

Та опустила глаза и удрученно, покачала головой, намереваясь отказаться.

– Ешь! Но ешь медленно, иначе тебя вырвет!

Женевьева приняла тарелку и вяло начала есть, но вот голод настолько захватил ее, что она, забыв обо всем на свете, начала, не прожевывая и давясь, глотать предложенную пищу. Тристан вырвал тарелку из ее рук.

– Я же сказал – медленно!

Она кивнула, все также не поднимая глаз, и он отдал ей тарелку обратно. Затем Тристан поднялся и отошел от нее, и Женевьева услышала, как он негромко разговаривает со своим конем. Она подумала мрачно: а разговаривает ли он когда-нибудь так же нежно с какой-нибудь женщиной, как сейчас с этим животным?

Наконец все было съедено. По собственной инициативе Женевьева взяла его и свою тарелку, отнесла их к ручью, вымыла и насухо вытерла подолом своей юбки. Когда она вернулась, то увидела, что Тристан тщательно затаптывает костер.

Он взял тарелки и кружки и положил их обратно в сумку, которую перебросил через седло. Женевьева стояла близко к коню, и животное неожиданно наклонило голову и подтолкнуло ее своим влажным мягким носом. Она едва удержала равновесие и, рассмеявшись, потрепала коня по морде, тот подошел ближе, требуя еще ласки, точно огромный щенок.

– Ты понравилась ему, – сухо заметил Тристан.

Женевьева бросила на него быстрый взгляд.

– А почему бы и нет? – парировала она.

Она заметила, как Тристан пожал плечами и, не обращая на него внимания, почесала коню подбородок.

– Привет, малыш! – мягко сказала она и снова глянула на Тристана.

– Как его зовут?

– Пирожок.

– Пирожок, – повторила Женевьева, – Господи, он такой огромный и совсем ручной!

– Как щенок, – ответил Тристан.

– И он скачет во время сражения, когда вокруг звучат выстрелы, клубится' пороховой дым, лязгают мечи, – пробормотала она.

– Как и все, кто сражаются. Миледи, те, кто лицом к лицу встречается с огнем пушек, на самом деле самые ручные из всех. Пирожок хорошо обучен и никогда не проявлял непокорности.

– Я не думала об этом под таким углом.

– Ну, что ж, хорошо. А теперь мы отправляемся обратно. И не пытайся сбежать от меня во время пути, Женевьева, в лесу полным полно диких зверей, а волков гораздо больше, чем даже ты могла себе представить.

– Я удивлена твоей заботой.

– Я бы не хотел, чтобы моя военная добыча была покалечена.

Женевьева не ответила, Пирожок же выбрал этот момент, чтобы, фыркнув, снова тянуться к ней мордой. «Ты лжец!» – подумала она. Пирожок – самая ласковая лошадь, которую ей до сих пор доводилось встречать, а конюшни ее отца никогда не пустовали.

Тристан пошел между деревьев, и Женевьева последовала за ним. Когда они вышли на тропу, она увидела, что не смогла бы рассмотреть в темноте. Стены монастыря возвышались с правой стороны дороги, не далее чем в полумиле от того места, где она вчера сошла с тропы. Она была так близко к свободе, что могла прикоснуться к ней, ощутить ее запах, почувствовать ее…

Может быть, она никогда больше не будет так близко.

– Ты, наверное, натерла ноги? – спросил Тристан.

Женевьева кивнула.

– Тогда ты поедешь верхом, а я пойду рядом.

Женевьева покорно ожидала, когда он поднимет ее, обхватив за талию, и подсадит в седло, потом взяла поводья и поехала вслед за Тристаном, который пошел вперед.

Но вот она низко наклонилась к шее животного и что-то прошептала ему на ухо, затем сразу же резко натянула повод с правой стороны и сжала пятками бока коня.

Хорошо выученный конь немедленно развернулся, для своих размеров он был весьма проворным, и резво скакнул вперед, чуть не сбросив с себя Женевьеву, которой чудом удалось удержаться в седле. И в следующее мгновение Пирожок перешел в легкий галоп, плавный и красивый.

Женевьева пригнулась, и, не выпуская поводьев, вцепилась в гриву, ветер свистел в ее ушах, волосы развевались за спиной, а глаза слезились от потока встречного воздуха. Но никогда ей не было так хорошо, как в эти мгновения, когда ей казалось, что она летит к свободе.